Вскоре дядя познакомил его с двумя будущими товарищами, Ломоносовым и Гурьевым.
       - Вот тебе, друг мой, сопутники в лицею, - сказал он и, предоставив отроков самим себе, упорхнул.
       Они посмотрели друг на друга.
       Ломоносов был белокурый, любезный и очень ловкий. Поклон его Василью Львовичу был непринуждённый. Он часто улыбался. Гурьев был томный, пухлый. Они с удивлением посмотрели на Александра, а он на них исподлобья. Они заговорили по-французски, он тоже. Ломоносова, в числе семи, переводили в лицей из Московского университетского пансиона, и он говорил о своих товарищах: мы, московские. Он нарочно говорил Гурьеву, с которым был уже ранее знаком, полузагадками:
       - Ты помнишь, что я тебе говорил о Данзасе?
       И оба смеялись.
       Гурьев спросил Александра, кто его рекомендует в лицей.
       Александр немного смутился. Он понимал и значение своего визита к Дмитриеву и всё, что дядя говорил ему о Голицыне и Разумовском, но он решительно не знал, кто же, наконец, ему покровительствует, и старался об этом не думать. Отцовская гордость в нём заговорила. Он вспомнил косой взгляд Сергея Львовича, когда тот говорил с ним о Дмитриеве.
       - Никто, - сказал он.
       Оба удивились и вдруг замолчали.
       - А меня великий князь Константин, - сказал Гурьев, - он мой крёстный.
       Потом они вдруг стали прыгать через стулья, погнались друг за другом, не замечая его, сунулись в комнату Анны Николаевны и, занятые собою, быстро простились и ушли.
       Александр иначе представлял себе новых товарищей. Ему вдруг стало жаль тех унылых послушников в монастырских одеждах, среди которых он готовился жить у иезуитов. Этот холод, равнодушие, быстрота новых товарищей смутили его. Он чувствовал втайне обиду, хотя его никто не обижал.

. . .

       Когда из лицея был изгнан Гурьев за развратное поведение, никто не опечалился. Гурьев был глуп и не имел друзей. Модинька Корф на него пожаловался.

. . .

       Она прижалась губами к его глазам, видимо не умея целоваться, и он услышал, как ходит её сердце, она оттолкнула его, вырвалась с силой, которой он не ожидал, и юркнула в дверь так стремительно, как могут на свете одни горничные девушки. Он побежал за ней, но её и след простыл. Он ощупью пробрался по какому-то коридору с холодными голыми стенами до какой-то двери и, не думая, сунулся туда. Голова его пылала, сердце сильно билось; он прошёл какую-то комнату и ногою нащупал лестницу. Прислонясь к стене, он стоял, вытянув шею, готовый на всё. Он не думал о том, что, если его найдут, - он будет прогнан из лицея с позором, как глупец Гурьев; ему нужно было сейчас же найти Наташу, а он заблудился.

---

Юрий Тынянов. Пушкин